– Возможно, – с улыбкой отвечал Джордж. Голова у него была совершенно невозможных пропорций: массивная нижняя половина лица, густые сросшиеся брови, а между ними и плотной шапочкой волос – от силы на два пальца лба. – Но лучше ты у нее самой спроси.

– Давно вы вместе?

– Примерно с тех пор, как Клэмми познакомился с ней в Мельбурне. То есть не совсем так, но она уже тогда мне нравилась. Мере уверяет, что в ту пору это было не взаимно, но я сомневаюсь. – Он улыбнулся.

– Она живет в Лондоне? Здесь?

– В Мельбурне.

– Не ближний свет.

– Да. – Он нахмурился. – Про Инчмейла. Пока ты здесь.

– Да?

– Он правда мучает Клэмми, микшируя минусовки. Я стараюсь держаться подальше.

– Да.

– Посоветуешь что-нибудь из своего опыта? Можно ли как-то проще с ним поладить?

– Вы скоро поедете в Аризону. В Тусон, – сказала Холлис. – Там есть очень маленькая студия, ее хозяин – любимый звукооператор Инчмейла. Для начала сделают что-то ужасное с вашими лондонскими минусовками. Молчите и не вмешивайтесь. Потом вы фактически перезапишете альбом, но быстро, безболезненно, и, я уверена, результат вам очень понравится. Я уже объяснила это Клэмми, но, боюсь, он не въехал.

– Редж не делал такого, когда продюсировал наш первый альбом, хотя мы были ближе к Тусону.

– Тогда он не считал вас своими в собственном понимании. Теперь вы его. Ну или почти его.

– Спасибо. Приятно слышать.

– Если будет совсем невмоготу, позвони мне. А невмоготу будет. Клэмми так точно. Но вы прыгнули вместе с Реджем, и если доверитесь ему, он приземлится на ноги, и альбом вместе с ним. Редж и в обычное время не сахар, а чем ближе к финалу, тем он хуже. Не знаешь, когда Мере вернется?

Джордж глянул на огромные наручные часы цвета игрушечной пожарной машины.

– Уже час как ушла. На самом деле я понятия не имею, когда она вернется. Сам жду. Кофе хочется, сил нет.

– Кофе во дворе?

– Да. Большой черный?

– Я тебе принесу.

– Можно спуститься на лифте, – сказал Джордж, указывая.

– Спасибо.

Лифт был немецкий, из матированной нержавеющей стали – философская антитеза кабинетовскому, хотя размером ненамного больше. Холлис нажала «1», но когда на табло зажегся ноль, поняла, что нажала «-1».

Дверь открылась в тусклый голубоватый свет и полную тишину.

Холлис вышла.

Древние каменные недра, уходящие под улицу, в приглушенном свете спрятанных дискотечных прожекторов. Голые полы. Резервное салонное оборудование – хромированные вешалки и манекены, сюрреалистические из-за освещения, задавленные огромностью сводов.

Удивительно и неожиданно.

И вдруг, в дальнем конце голубых арок, на лестнице, человек, о котором говорил Милгрим. Кепи с маленьким козырьком, короткая черная куртка на молнии.

Он увидел ее.

Она шагнула назад в лифт и нажала «0».

22

Фоли

Милгрим, крепко зажав ноутбук под мышкой, с дорожной сумкой на другом плече, быстро шел по улочке прочь от ярмарки винтажной одежды.

Ему был нужен вайфай. Он жалел, что не взял у Холлис красный USB-модем.

Сейчас он приближался к месту под названием «Блесс», которое издали принял за бар, но это оказался магазин одежды. Заглянув в витрину, Милгрим подумал, что здешние продавцы, возможно, знают про фантомный джинсовый бренд, за которым охотится Холлис. Или притворятся, что знают, если их спросить.

Он на ходу вел мысленный диалог с психотерапевтом. Как тогда, когда они вместе разбирали его чувства. Почти всю взрослую жизнь он тщательно избегал любых чувств: даже самое простое и незначительное могло потребовать медикаментозного вмешательства.

Злость, решил Милгрим. Он зол, хотя еще не знает, на кого и за что. Если специальный агент Уинни Тун Уитакер тишком отправила человека в штанах камуфляжного оттенка «фолиаж» за ним следить, то это вполне законный повод злиться. Или, по крайней мере, обидеться. Весьма неудачное начало для новых профессиональных отношений. А может, предполагала психотерапевт, он злится на себя. Если так, то дело более сложное, хуже устраняемое самоанализом, зато более знакомое.

Лучше злиться на человека в камуфляжных штанах, решил Милгрим. Мистер Фолиаж, сокращенно Фоли. Милгрим ненавидел Фоли, хотя понятия не имел, кто тот, что задумал и следит ли за ним, за Холлис или за обоими. Если Фоли подослала не Уинни, то он может работать на «Синего муравья», на Бигенда лично либо, учитывая новое отношение Бигенда к Слейту, на Слейта. А может, все догадки неверны и Фоли – совершенно новое неизвестное в уравнении.

– Но есть ли уравнение? – спросил Милгрим то ли себя, то ли психотерапевта. Хотя она уже некоторое время молчала.

«Рю-дю-Тампль», извещала табличка на углу здания, словно нарисованного доктором Сьюзом [23] . Милгрим свернул вправо. Рю-дю-Тампль была пошире проулка, из которого он вышел. За викториански пышным китайским рестораном обнаружилась табачная лавочка, где также подавали кофе; официальный красный ромб с надписью «Tabac» представлял никотиновый голод неотложным медицинским случаем. Милгрим, не сбавляя шага, вошел в лавочку.

– Вайфай?

– Oui [24] .

– Эспрессо, пожалуйста.

Аутентично матовая оцинкованная стойка. Слабый, но отчетливый запах сигаретного дыма, хотя сейчас никто не курил. Милгрим был единственным посетителем.

Психотерапевт считала, что его полнейшая неспособность к романским языкам имеет эмоциональную основу, но до истоков они так и не докопались.

Получив вместе с кофе пароль к вайфаю (dutemple), Милгрим вошел в твиттер (там его пароль был «голубой дельфин» по-русски транслитом).

Ее вопрос «где вы?» был отправлен «примерно 2 часа назад через приложение TweetDeck».

«Париж, – напечатал Милгрим, – за нами следит человек, которого я вчера видел в Лондоне». Нажал кнопку «Отправить». Отпил кофе. Обновил окно.

«опишите», – пришло меньше пяти секунд назад через TweetDeck.

«Белый, очень короткая стрижка, темные очки, лет 25, среднего роста, спортивный». Отправить. Глоток кофе, взгляд на людей за стеклом.

Обновил окно. Ничего, кроме короткого интернет-адреса, отправленного сорок секунд назад через неведомый TweetDeck. Милгрим щелкнул. И увидел Фоли. Только куртка была не черная, а болотная и вместо кепи – черная лыжная шапочка. И что удивительно, поверх глаз – наложенный в фотошопе черный прямоугольник, как в старой порнухе.

Милгрим глянул на заголовок страницы и подпись – что-то про «элитное снаряжение». Всмотрелся в фотографию, убеждаясь, что на ней и впрямь тот человек. Потом написал: «Да. Кто он?» и нажал «Отправить».

Когда он вновь обновил окно, там было сообщение, отправленное тридцать секунд назад: «неважно. близко не подходите, к себе не подпускайте».

Милгрим подумал про себя, что совет излишен, и напечатал:

«Бигенд?»

«когда назад?»

«Холлис думает, что мы вернемся завтра»

«везет вам вы в париже»

«Отбой», – написал Милгрим, хотя и сомневался, что это правильное слово. Телеграфный стиль Уинни действовал заразительно. Он сохранил адрес элитного снаряжения, вышел из твиттера, вышел из почты и закрыл ноутбук. Зазвонил «нео», наполнив табачную лавочку архаичным дребезжанием дискового телефона. Мужчина за стойкой поморщился.

– Да?

– Везет вам, вы в Париже. – Звонила Памела Мэйнуоринг. – Не наш.

Его первой мыслью было, что Памела каким-то образом читала его переписку с Уинни.

– Не ваш?

– Она нам звонила. Совершенно точно не наш. Было бы славно получить фоточку из Парижа.

Холлис. Памела не называла имен из-за подозрений Бигенда насчет Слейта и «нео».

– Попытаюсь, – сказал Милгрим.

– Удачи, – ответила она и повесила трубку.

Милгрим взгромоздил сумку на стойку, расстегнул ее, достал фотоаппарат. Вставил новую карту памяти – та, на которую он снимал в Миртл-Бич, осталась в «Синем муравье». Как и все предыдущие. Проверил аккумуляторы, сунул фотоаппарат в карман куртки. Убрал ноутбук в сумку и застегнул ее. Оставил на стойке несколько монет и быстрым шагом пошел обратно к «Салон дю вэнтаж».